Главная специальность [1985, худ. Г. Метченко] - Сергей Петрович Алексеев

может Хохлов понять, что с ним происходит, что это не явь, а просто сон ему приснился, продолжает кричать:

— А-а-а! — И тут же: — Спасите!

Всех до последнего в бараке своим криком разбудил.

А дело вот в чём. Наслушался Хохлов долгими зимними вечерами про медведей разных историй и разных басен. Вот и приснился ему медведь. Долго потешались потом над Хохловым. Называли Хохлов-Топтыгин.

Края дальневосточные, конечно, далёкие, в те годы почти безлюдные. Встречалось здесь много животных. Встречались и медведи. Забредали порой на стройку.

Однако так — чтобы гоняться за людьми, лазить за ними на деревья, трясти, как груши, догонять по облаку, — нет, такого не было.

Встретился как-то и Хохлов с живым медведем. Однако не проявил интереса медведь к Хохлову. Посмотрел равнодушным взглядом. Повернулся. Побрёл в чащобу.

Отпуск

Алексей Смородин просился в отпуск.

— Разрешите!

— Разрешите!

— Хотя бы совсем ненадолго.

— В родной Ленинград.

— На берега Невы!

К бригадиру ходил, к прорабу, к парторгу, к другим руководителям и начальникам.

Разрешили Смородину поездку. Дали отпуск на целый месяц.

Катит Алексей Смородин через всю страну, через Сибирь и Урал на запад. Времени свободного много. Лежит на вагонной полке, рассуждает: «Не хватит мне месяца. Что там месяц. Дни пролетят, как ветер».

Прибыл Алексей Смородин в родной Ленинград. Отца-мать повидал, сестрёнке Кате обо всём рассказал. Сбегал к друзьям, к приятелям.

Прошёл день, второй. Ещё прошёл день, второй. Надышался он ленинградского воздуха, походил по набережным Невы. По Невскому прогулялся, по Дворцовой площади. В Эрмитаж сходил, в Русский музей. Постоял у памятника Петру Первому.

Прошёл ещё день, второй. И вдруг чувствует Смородин: чего-то ему не хватает. Как-то неуютно ему здесь без всякого дела. Думал, гадал, и вдруг: ведь Комсомольска не хватает. По Амуру соскучился.

Неуютно ему без друзей по далёкой восточной стройке.

Покрутился ещё день, ещё два. Не выдержал. Стал собираться в обратный путь.

— Куда так скоро? — отец и мать.

— Побудь немного, — сестрёнка Катя.

— Дела, не могу. Дела! — в ответ Смородин.

Едет, спешит Смородин через всю страну, через Урал и Сибирь на Дальний Восток. Торопит поезд:

— Быстрей, ленивый, труба-колёса!

Вернулся досрочно назад Смородин. Сразу к нему вопросы:

— Как так?

— Почему?

Засмущался Смородин. Честно сказал:

— Соскучился.

Прикипело сердце Алексея Смородина к новым местам, к новым друзьям. Прикипело, словно кто-то прошёлся сваркой.

«Адью» и «пардон»

Приехал Вадим Земной в Комсомольск на короткий срок.

Рассуждал:

— Посмотрю новые места. Чуть поработаю. А там — домой. Как говорят французы — адью, то есть прощайте.

Комсомольск — город речной. Стоит на широком речном пути. Вырастет город. Зачастят сюда пароходы со всего Амура, с соседних дальневосточных рек. Решено было создать в Комсомольске верфь и доки — места для строительства и ремонта речных судов.

Верфь для быстроты вначале заложили временную. На её строительство и попал Земной.

— Как раз по мне, как раз что надо, — рассуждал он. — Вот построю эту временную, и будьте здоровы, живите богато, а я уезжаю до дома, до хаты.

Сел, пишет домой письмо.

«Всё хорошо. Доехал отлично. Долго не задержусь. Как только наступит осень, начнутся холода, сразу же ждите».

Строит он вместе с другими комсомольцами верфь. Увлёкся. Вырастает верфь на глазах у Земного.

Вскоре друзья у него появились. Саша Неделин, Паша Петелин, Сорокина Клава, Котомкин Слава.

Общительный человек Земной, к тому же, надо сказать, аккуратный. Выбрали Земного старостой комнаты. И в комнате у него хорошо — чистота, порядок. И на строительстве верфи он не в последних, и даже не в средних, на доске Показателей, на рисунках Семёна Крутилина на самолёте летит Земной.

Короче, увлёкся парень стройкой. Закончили строить верфь. Видят другие: не торопится что-то домой Земной. Не говорит, как хотел: «Адью!»

Начали строить доки. Решил задержаться парень. «Построим доки, тогда в дорогу».

Снова пишет письмо родным. «Чуть задержусь. К холодам не ждите. Как наступит весна, тут и встречайте».

Снова в труде Земной. К старым новые друзья прибавились. Лёша Ложкин. Максим Серёжкин, Кукушкина Таня, Марковкин Ваня. И на новой работе всё у него ладится. И тут всё отлично. Бригадиром назначили Земного.

Соорудили строители доки. Не торопится что-то Земной домой. Не говорит, как хотел: «Адью!»

Нет уже прежней прыти.

«Подожду, — рассуждает. — Уехать никогда не поздно».

Как раз в это время прибыли в Комсомольск для ремонта первые пароходы. Вошли они в новые доки.

«Вот как закончим ремонт пароходов, так и уеду», — решил Земной.

Задержался опять в Комсомольске. Пишет родным письмо: «Не приеду весной. Задерживаюсь. Извините, то есть пардон, как говорят французы».

Наступило лето. Снова Земной посылает домой: «Пардон!»

Наступила осень. Снова Земной посылает родным: «Пардон!»

А за этим «пардоном» опять «пардоны».

Так и остался Земной на Амуре. Комсомольск — вот отныне где дом родной.

Лыжи

Зима. То ветры, бураны, мороз в три силы, то выдастся солнечный радостный тихий день.

Выдался день отменный. Тот, кто свободен:

— Братцы, на лыжи!

Что тут думать. Верное предложение. Нашлось охотников больше чем лыж, чем палок. Собрались. Оделись. Раздолье, простор кругом. Беги на все сто двадцать четыре стороны.

Все за лыжи. И лишь бригадир Куликов-Горошин:

— Делать вам нечего.

— Так, Иван Иванович, это же спорт.

— Энергию тратить, — опять своё Куликов-Горошин.

Прекрасное дело — бежать на лыжах. Хочешь — в паре. Желаешь — группой. Одному тоже ходить приятно. Скользят, скользят по белым просторам лыжи. Шаг, ешё шаг, толчок, рывок, и вот ты несёшься, как парус, как птица. Снег под весом твоим скрипит. Ветер в ушах свистит. Радость фонтаном наружу рвётся.

Поднялись лыжники на ближайшие сопки. Как на ладошке лежит Комсомольск внизу. Вон Амур величаво несёт свои воды. Вон он, изгиб реки. Видны стройки и новостройки: электростанция, лесозавод, судоверфь, школа, больница, ещё одна школа, жилые дома, жилые кварталы. Растёт Комсомольск и ширится.

Находились, набегались лыжники. Вернулись, заснули, словно убитые.

Смотрел на спящих бригадир Куликов-Горошин:

— Э-эх, какие завтра из них работники.

Наступило утро. Проснулись люди, оделись, умылись, быстрей к делам.

Отлично у всех работа ладилась в этот день.

Поражался Куликов-Горошин:

— Ага, совесть замучила. То-то стараются.

Однако то же самое повторилось и в следующий раз. И за следующим